Хантер Бомон, отрывок из книги «Смотреть на Душу. Духовная психотерапия»

На днях не стало Хантера Бомона, ко-терапевта Берта Хеллингера и духовного соавтора многих его идей. Сегодня мы вспоминаем о мастере и предлагаем вашему вниманию отрывок из его книги «Смотреть на Душу. Духовная психотерапия»

 

Избавление отцов

 

Если дети чувствуют себя обязанными спасать своих родителей, это может иметь негативные последствия как для детей, так и для родителей. Став взрослыми, некоторые дети находят для себя выход. В данном докладе я пытаюсь описать этот путь, поскольку иногда дети - единственные, кто может помочь родителям.

 

Данный доклад посвящен отцам. С одной стороны, по­тому что в психотерапевтической литературе в принципе больше говорится о матерях, а с другой — потому что у меня, как у отца и сына, есть свой, абсолютно личный интерес к этой теме.

 

В группу для пар приходят муж с женой. Муж чувству­ет гипертрофированную, неадекватную ответственность за жену, что приводит к проблемам в их отношениях. В ходе работы группы он рассказывает о своих отношениях с мате­рью. По его словам, мать очень нуждается в эмоциональной поддержке и в этой своей нуждаемости она очень привязчи­ва. В юности клиент чувствовал себя за нее ответственным, и ему было крайне трудно от нее отделиться. Сейчас ему уже под пятьдесят.

Сын, на плечи которого ложится задача заботиться о ма­тери, который чувствует ответственность за ее внутреннюю удовлетворенность, занимает место ее мужа. В «здоровой» семье забота о матери — задача отца, а не ребенка. Поэтому терапевт спрашивает клиента про отца, чтобы узнать, почему тот не выполнял свою задачу. «Ах, - говорит мужчи­на, — мой отец был человеком слабым, он думал только о себе, его никогда не было рядом. Моя мать им командова­ла, а он не мог поставить ее на место». Терапевт спрашива­ет, что означает фраза: «Его никогда не было рядом». «Ах, - рассказывает клиент, - он был в плену, а потом долго бо­лел». Терапевт продолжает расспрашивать. «После войны мой отец семь лет был в плену в России, а потом доброволь­но остался там еще на полгода». Выясняется, что отец кли­ента был священником и после долгих лет плена он остал­ся там еще на полгода, чтобы не бросать духовное попече­ние о пленных товарищах. Терапевт спрашивает о болезни отца. Клиент отвечает, что у него пятнадцать лет была бо­лезнь Паркинсона, а еще он страдал от последствий полу­ченной на войне травмы и умер в муках. Сын был свидете­лем того, как в процессе этого долгого умирания его отец все больше деградировал, становился все слабее и делался все более похожим на ребенка. По ходу рассказа из тона кли­ента понемногу уходит критичное презрение в адрес отца.

Терапевт предлагает ему в качестве эксперимента ска­зать отцу такую фразу: «Я рад, что мне не пришлось пере­жить того, что пережил ты». Произнося эти слова, мужчина заметно смягчается - они верны для него, и в его груди что-то раскрывается. Мы продолжаем работать. В тот момент, когда он не хочет посмотреть в воображении на смертель­но больного отца, он вдруг говорит: «Я не хочу подходить к нему слишком близко, вдруг у меня тоже будет Паркинсон». С помощью группы и терапевта ему впервые в жизни удает­ся по-настоящему посмотреть на своего больного отца, пусть даже только в воображении. Тут он спонтанно произносит: «Я очень надеюсь, что мне не придется пережить того, что пережил ты». У него на глазах появляются слезы, он чув­ствует, как его тело становится мягким и открытым, и он говорит: «Я никогда не видел силы моего отца. Не думаю, что я сумел бы справиться со всем этим так же хорошо, как он». В этот момент вся группа полностью сосредоточена на происходящем, некоторые участники плачут вместе с ним.

 

Я рассказываю эту историю как типичный пример того, что происходит, когда люди начинают смотреть на отца не глазами ребенка, а глазами взрослого человека. Дети не спо­собны понять экзистенциальную ситуацию, роковое в своих родителях. Им не хватает жизненного опыта, чтобы разобраться, с чем связано то, что делают их родители. По этой причине дети неправильно оценивают родительские по­ступки. Иногда они всю жизнь живут с неправильным или, по меньшей мере, неполным представлением о родителях и считают, что они такие и есть. Откуда ребенку знать, ка­ким бременем ложатся на душу семь лет плена? А если ре­бенок не может этого знать, то как ему понять своего отца как человека?

 

Как родители мы тоже часто не видим своих детей. Подобно этому отцу, многие из нас обнаруживают, что ведут себя со своими детьми не так, как намеревались. Мы делаем не то, что хотим. А иногда мы даже делаем именно то, чего не хотим. Этот феномен описан еще в Библии, в послании апостола Павла к римлянам. Мы собираемся сделать все намного лучше, чем наши собственные родители, а потом - если мы честны с собой — понимаем, что порой бываем ничуть не лучше их.

На терапевтической сессии один мужчина рассказывает, что страшно злится, когда его сын приносит домой плохие оценки, и ругается на него. А ругаясь, он говорит ровно те вещи, которые когда-то говорил ему его отец. Это при том, что в свое время он решил, что никогда не скажет своему сыну ничего подобного. В этот момент он не способен сдер­жаться. Иногда он даже смотрит на своего ребенка с яростью или ненавистью.

 

Если быть честными, то, наверное, все мы как минимум однажды пережили нечто подобное со своими детьми. Я сомневаюсь, что есть родители, которые ни разу не посмо­трели на своих детей с ненавистью - что ни в коем случае не означает, что они их не любят.

 

Моя профессиональная жизнь началась с того, что я был социальным работником в Лос-Анджелесе. Помимо прочего, наша задача заключалась в том, чтобы расследовать случаи, когда соседи заявляли о жестоком обращении или насилии над детьми. Мы имели дело с детьми, которых родители, например, привязывали на 45-градусной жаре к деревьям в саду. Я был тогда молод и наивен и чувствовал в себе ненависть к таким родителям. Я думал: «Да как они только могут! Я никогда такого не сделаю». Позже, когда у меня самого появились дети - стала накапливаться усталость, одна бессонная ночь следовала за другой и возникали дур­ные импульсы, - я понял, что разница между мной и этими родителями в принципе только в том, что у меня гораздо лучше контроль над импульсами.

 

Будучи родителями, все мы порой, даже сами того не желая, причиняем своим детям боль. За редким исключе­нием, все мы хотим, чтобы нашим детям жилось хорошо. И мы знаем, как отрадно для нас видеть, что у них действи­тельно все хорошо, и как мы страдаем вместе с ними, когда им плохо. Раз для нас это так, то, наверное, так же было и для наших родителей. Это означает, что разница между тем, что мы делаем, и тем, чего мы на самом деле хотели бы в своем сердце, остается большим источником страданий и для родителей, и для детей. И для тех, и для других поступки имеют больше последствий, чем намерения.

 

Опыт психотерапии подтверждает, что некоторым лю­дям удается избавиться от последствий детского опыта, в то время как другие продолжают все так же сильно от них страдать. Часто, вместо того чтобы взять и привести свою жизнь в порядок, чтобы и нам, и нашим родителям было хорошо, мы только и делаем, что злимся на родителей или на общество. «Мои родители не дали мне того, что мне нужно. Мне плохо, потому что общество сделало то-то или не сделало то-то». Мне представляется, что проблема отчасти в том, что жертвы и агрессоры нуждаются друг в друге. Вместе они об­разуют систему. Без агрессора нет жертвы, а без жертвы нет агрессора. Жертва и агрессор образуют системное единство. Пока я считаю себя жертвой, мне необходим агрессор. Если я больше не хочу видеть в себе жертву, мне нужно отпустить моего агрессора.

 

Страдая в детстве от причиняемой родителями боли, мы воспринимаем наших могущественных родителей как агрес­соров, а себя в системе жертва-агрессор мы расцениваем как жертву. Позже, когда мы понимаем, что жизнь из позиции жертвы далеко не оптимальна, мы сталкиваемся с той про­блемой, что для того, чтобы отказаться от роли жертвы, нам нужно отказаться и от обвинений в адрес наших родителей.

 

Если мы хотим перестать обвинять родителей, мы должны быть способны перестать идентифицировать себя с жертвой и со страданиями. Сделать этот шаг - отказаться от идентификации себя как жертвы - крайне трудно. Это значит отказаться от старой идентичности, чтобы обрести новую. На это требуется сила. Откуда она берется? Силу, которая поддерживает нас в том, чтобы найти себя в этом мире, мы называем силой отца.

 

Но что, если сила отца не была хорошей? Если он обижал, угрожал, был жесток? Бывает, что на отца действительно нельзя было рассчитывать, потому что он был душевноболь­ным или алкоголиком. Возможно, отец избивал, насиловал ребенка или поднимал руку на мать. На психотерапии люди из таких семей говорят: «Я не мог на него рассчитывать, я не чувствовал, что могу на него опереться». Что они могут сделать в этом случае?

 

Им кажется, что они в заколдованном кругу. Они больше не хотят страдать и чувствовать себя жертвой. Это значит, что для того, чтобы обрести новую идентичность, им нужно отказаться от старого ощущения, что они - жертвы. Но пока они чувствуют себя жертвами, они не могут измениться, по­скольку, если бы жертва могла сделать что-то по-другому, она не стала бы жертвой. Жертва считает себя отрезанной от энергии действия и самоопределения. Только агрессор, злодей1 обладает силой действовать и решать. Он совершает деяние, поскольку обладает необходимой для этого энергией. А жертва потому и жертва, что не могла управлять проис­ходящим.

 

Кто больше не хочет быть жертвой, должен найти энер­гию, силу для действия и самоопределения. Тут человек парадоксальным образом должен стать таким, как его отец. Тот, кто страдал из-за своего отца, естественно, не хочет стать таким, как он. Если «не стать таким» значит «не иметь силы к действию», то человек остается жертвой. Чтобы принять в свое сердце энергию отца, нужно опять же быть готовым от­казаться от своей идентичности как жертвы и сблизиться с виновной энергией отца. Но отказаться от этих идентичностей, окунуться в возникающий в этой связи хаос и выдержать его, пока не найдешь новую идентичность, можно только, если чувствуешь внутри себя любовь и добрую силу отца.

 

Как такое возможно? Как ребенку найти доступ к доброй силе своего «злодея-отца»? Мы не можем стереть факты про­шлого. Но иногда мы в некоторой степени можем менять их влияние и значение для нашей жизни. Это получается не всегда, но если страдаешь от последствий прошлого, почти всегда имеет смысл поискать такую возможность.

 

Дети (даже если они делают это не по своей воле и не имеют подлинной альтернативы) соопределяют масштаб не­счастья, к которому приводят поступки родителей. Однако вина и ответственность остаются полностью на родителях. Чтобы между родителями и детьми могли установиться добросердечные отношения, родители не должны требовать от детей, чтобы те сняли с них вину. Однако именно дети определяют долгосрочные последствия того, что сделали родители. Поэтому они обладают колоссальной властью над своими родителями.